Дочь - Ференца Листа (внебрачная)

Муж- Рихард Вагнер 

Муж - Ганс фон Бюлов

Мать - Зигфрида Вагнера

она была второй дочерью композитора и пианиста-виртуоза Ференца Листа, которого в XIX веке носила на руках вся Европа. Лист к этому времени превратился в настоящего салонного льва, которого желали видеть и слушать все, и аристократия, и музыкальная критика, словом, самые «сливки общества»…»

Она была незаконнорожденной дочерью великого Листа, и этот комплекс, смешанный с чувством опустошенности из-за отсутствия родительской любви, преследовал ее на протяжении всей жизни. Она не была красавицей, но тайно влюбленный в нее Ницше, находил ее очарование безусловным. У нее был сложный, противоречивый, высокомерный характер – властолюбие и самомнение соседствовали с истовым желанием быть матерью, женой и слугой своему мужу. Тот же Фридрих Ницше в свое время писал о ней: «Госпожа Козима Вагнер – единственная женщина большого стиля, которую я знал; но я ставлю ей в счет то, что она испортила Вагнера».

http://www.muzcentrum.ru/orfeus/programs/issue2119/

 .... у Листа подрастала дочь Козима Франческа Гаэтана. Ее матерью была светская львица графиня Мари д’Агу, с которой Листа связывал давний и бурный роман. В начале сентября 1837 года влюбленные, путешествуя по Италии, поселились в горной деревушке Белладжо у озера Комо. Это был самый счастливый и романтичный период их любви. Здесь 25 декабря родилась девочка, названная Козимой в память о проведенных у Комо днях. Она воспитывалась не столько матерью-писательницей и отцом, гениальным композитором и пианистом, занятым своей карьерой и путешествиями, сколько нянями, гувернантками и бабушкой – матерью Листа Марией Анной, урожденной Лагер. Большую часть детства и юности Козима провела в Париже, лишь изредка видясь с родителями, кстати, не состоящими в законном браке. Вероятно, именно тогда, тоскуя от отсутствия родительской ласки, Козима твердо решила, что у нее обязательно будет настоящая крепкая семья.

Осенью 1853 года Лист вместе со своим другом Рихардом Вагнером отправился навестить детей – сына и двух дочерей. Впоследствии Вагнер вспоминал тот день, 10 октября: «Впервые я видел своего друга, окруженного детьми, подростками-девушками и мальчиком-сыном, переходившим в возраст юноши… Дочери его произвели на меня впечатление чрезвычайно застенчивых девушек». Эти скупые строки описывают первую встречу Вагнера с той, кто станет ему истинной женой. Но тогда он даже предположить не мог ничего подобного и не обратил особого внимания на высокую худощавую шестнадцатилетнюю Козиму. Для нее личность сорокалетнего Вагнера также не имела никакого значения - она была влюблена лишь в его музыку. Тем более что сам Лист прочил в мужья дочери своего любимого ученика, двадцатитрехлетнего пианиста и дирижера Ханса Гвидо фон Бюлова (8 января 1830, Дрезден ― 12 февраля 1894, Каир), бывшего также и другом Вагнера. Более близкое знакомство Рихарда с Козимой состоялось лишь в 1857 году. В сентябре в Цюрих, где тогда проживал Вагнер, приехал Ханс фон Бюлов со своей молодой женой. Совсем недавно, 18 августа, они заключили брак и отправились в свадебное пу

тешествие – к Вагнеру, любовь и преклонение перед музыкой которого фактически «поженили» их. Ханс и Козима обручились еще двумя годами раньше, после печально известного берлинского концерта, в котором фон Бюлов дирижировал увертюрой к вагнеровскому «Тангейзеру». Публика грубо освистала произведение Вагнера; во время концерта от нервного напряжения фон Бюлов потерял сознание. В ту же ночь, утешая Ханса, Козима согласилась стать его женой.

Рихард предложил молодоженам поселиться у себя. Он только что полностью закончил поэтический текст «Тристана и Изольды» и прочитал его в присутствии Ханса и Козимы. Трагическое содержание последнего акта особенно взволновало всех собравшихся. Вагнер сказал тогда, что серьезные драмы всегда заканчиваются именно так, как «Тристан», с чем Козима была абсолютно согласна. В конце сентября супруги фон Бюлов покинули гостеприимный дом Вагнера и переехали в Берлин, где собрались обустраивать свой семейный очаг. 12 октября 1860 года у них родился первенец – дочь Даниэла-Зента. Вагнер остался фактически один – его отношения с Минной окончательно расстроились, и в памяти все чаще стал появляться образ Козимы… Постепенно Рихард стал замечать, что и отношение Козимы к нему меняется. Совершенно исчезли былые робость и застенчивость, а когда однажды Вагнер спел в ее присутствии «Прощание Вотана», на лице молодой женщины появилось выражение восторга. Вспоминая тот далекий эпизод, Вагнер писал в мемуарах: «Только на этот раз экстаз ее имел радостно просветленный характер. Здесь все было молчание и тайна. Но уверенность, что между нами существует неразрывная связь, охватила меня с такой определенностью, что я не в силах был владеть собственным возбуждением. И оно выливалось у меня в самой необузданной веселости». Отныне зарождающееся чувство только крепло, чтобы найти выход в будущей драме, участниками которой окажутся все самые близкие Вагнеру люди.

В 1863 году Рихард принял приглашение Петербургского Филармонического общества и отправился в концертное турне в Россию. Насладившись триумфом в Санкт-Петербурге, он прибыл в Москву и разместился в гостинице «Билло» по адресу Большая Лубянка, 9. Он еще не знал, что в этот же день в Берлине Козима родила свою вторую дочь Бландину-Елизавету. Лишь в конце ноября Вагнер вновь оказался проездом в Берлине. 28 ноября Ханс и Козима фон Бюлов встретили его на вокзале и уговорили остаться у них на день, чтобы присутствовать на концерте, на котором должен был дирижировать Ханс. Эта встреча во многом расставила все точки над «i» в отношениях Рихарда и Козимы. «Так как Бюлов был занят приготовлениями к концерту, мы с Козимой поехали в прекрасном экипаже кататься. На этот раз нам было не до шуток: мы молча глядели друг другу в глаза, и страстная потребность признания овладела нами. Но слова оказывались лишними. Сознание тяготеющего над нами безграничного несчастья выступило с полной отчетливостью… Проведя ночь у Козимы и Ханса, я наутро пустился в дальнейший путь. Прощаясь, я невольно вспомнил первое расставание с Козимой в Цюрихе, странно меня взволновавшее, и протекшие годы показались мне смутным сном, разделившим два жизненных момента величайшего значения. Если тогда не осознанные, но полные предчувствий ощущения заставляли нас молчать, то не менее невозможным казалось теперь найти выражения для того, что ощущалось и понималось без помощи слов».

Когда композитора обвиняют в «черной неблагодарности к своему ближайшему другу», когда говорят о его «разнузданности нравов», о «разрушении чужих семейных очагов» и так далее, постоянно забывают о том, что отношения Вагнера и Козимы были не капризом, а настоящей высокой любовью, которой ни он, ни она просто не в силах были противостоять. А они старались. Более трех лет, что уже само по себе отвергает любую «теорию о разнузданности нравов», Рихард и Козима отчаянно боролись со своим чувством, не желая предавать идеалы семьи и дружбы. В конце концов, Вагнер и Ханс фон Бюлов были старыми друзьями, и чувство вины Рихарда было глубоким и мучительным. Переписка Вагнера и Козимы того периода лучше всяких «теорий» свидетельствует о том, что и он, и она прошли через очищение страданием. При этом не следует забывать и о том, что сам брак Ханса и Козимы не был безоблачно счастливым. Ханс женился на дочери своего учителя Листа, во многом подчиняясь его воле и из благодарности за все, что тот для него сделал. Козима же испытывала к мужу лишь уважение – любви в их отношениях изначально не было. Что же удивительного в том, что, когда это чувство наконец посетило молодую женщину, она оказалась не в силах ему сопротивляться? Со временем это понял и сам Ханс фон Бюлов. Он благородно принес себя в жертву на алтарь этой Любви и простил, хотя единственный имел полное право осудить.

«Версия» же о том, что якобы из-за «комплекса неполноценности» Вагнера тянуло исключительно к замужним женщинам и что их ответные чувства и страдания обманутых мужей всего-навсего повышали его самооценку, вообще не выдерживает критики. Во-первых, Вагнера можно обвинить в чем угодно, но только не в комплексе неполноценности. Это при его-то полной убежденности в собственной гениальности и непогрешимости. Если в ранней молодости еще можно было заметить у Вагнера переживания по поводу недостатков своей внешности, то, после того как он осознал свой исключительный талант, все это отошло даже не на второй, а на десятый план. В отношении Вагнера речь может идти скорее уж о мании величия, а не о комплексе неполноценности. А во-вторых, вряд ли человек сознательно обрекал себя на те сердечные муки, которые вынес сам Вагнер. "С новым, 1864 годом дела мои стали принимать все более серьезный оборот. Я заболел катаром желудка… Пока же не оставалось ничего другого, как подписывать новые векселя для погашения старых, выданных на короткие сроки. Такая система очевидно и неудержимо вела к полному разорению, и выход из нее могла дать только своевременно предложенная, основательная помощь". Столь безрадостным, а главное, бесперспективным положение Вагнера не было уже давно. Никакой «своевременной и основательной» помощи ждать ни от кого не приходилось. Болезнь, нужда и иссушающая тоска по Козиме довели композитора до отчаяния. «В начале 1864 года я понял, что мне больше нет возможности избежать краха. Все то отвратительное и недостойное, что случалось со мной, я предвидел; без поддержки, с мужеством отчаяния всему смотрел я прямо в глаза… я выпил чашу до дна».

И тут словно по мановению волшебной палочки пришла помощь, причем оттуда, откуда Вагнер ее никак не ожидал. Фортуна неожиданно стала благоволить к композитору в лице только что вступившего на престол баварского короляЛюдвига II. Он был горячим поклонникомтворчества Вагнера и пригласил его в столицу Баварии Мюнхен, где оказал ему поистинекоролевские почести: уплатил все долги, предоставил Мюнхенский придворный театр для постановок его опер и наконец обещал осуществить давнюю мечту Вагнера – построить для него собственный театр. Но для начала Людвиг решил собрать вокруг себя и Вагнера лучшие исполнительские силы Германии. Почти никогда не удовлетворенный певцами и музыкантами, находящимися в его распоряжении, Вагнер долго об этом мечтал. В первую очередь он пригласил приехать в Мюнхен Ханса фон Бюлова, ставшего к тому времени одним из лучших дирижеров Германии. Конечно, это было сделано не только ради искусства. Рихард рассчитывал, что Ханс приедет вместе с Козимой… Так и вышло.

Третья дочь Козимы Изольда, родившаяся 10 апреля 1865 года, долгое время носила фамилию фон Бюлов. Но на самом деле была первым ребенком Вагнера. Значит, именно в середине лета 1864 года Козима и Рихард перешли грань платонических отношений. Все это не помешало Вагнеру до последнего отрицать перед Людвигом II свою связь с замужней женщиной. Чтобы «сохранить лицо» перед целомудренным королем, безоговорочно и наивно верящим в чистоту и непорочность своего кумира. Рихард объяснял свое частое времяпрепровождение с Козимой «производственной необходимостью»: король сам просил Вагнера написать мемуары, так вот - композитор, выполняя эту просьбу, начал работать над автобиографией, и Козима записывает текст под его диктовку. Впоследствии Людвиг так и не смог до конца простить ему этот обман: ведь Вагнер заставил его лично поддерживать перед придворными заведомую ложь и опровергать «клевету» в газетах. А скандал вокруг семьи фон Бюлов и Вагнера постепенно разгорался. Вагнеру не могли простить его явного влияния на Людвига II, того, что король тратит на композитора слишком большие средства. А тут еще и супружеская измена. И это в строгой католической Баварии. Мюнхенские газеты на все лады обсуждали скандальные новости, не стесняясь преувеличивать и приукрашивать их.

Слухи дошли и до Листа, готовившегося в то время к принятию духовного сана. Его возмущению не было предела: он словно забыл, что его собственная частная жизнь была далеко не безупречна. Лист решительно встал на сторону Ханса фон Бюлова. В августе 1864 года он писал: «В пятницу ко мне приехала Козима. Я сдержался… так как мне нe совсем ясно положение Ханса в Мюнхене и ее отношения с Вагнером». Лист очень переживал по поводу незаконной связи своей дочери с другом и единомышленником и всеми силами старался оттянуть неизбежную развязку. В 1865 году, будучи в Венгрии, Лист пригласил к себе Козиму с Хансом фон Бюловом. Там они вместе провели пять недель. Лист надеялся, что длительная разлука отдалит дочь от Вагнера. Но напрасно. Между тем в Мюнхене общественное возмущение вынудило Людвига II просить Вагнера покинуть столицу Баварии. Во время очередного скитания в поисках нового места жительства Рихарда настигло трагическое известие: 25 января 1866 года в Дрездене умерла его жена Минна. Вагнера давно уже практически ничего не связывало с ней, кроме обязательных ежемесячных денежных выплат. Несмотря на то, что его сердцем владела другая, этот «супружеский долг» Вагнер исполнял регулярно, даже тогда, когда сам едва сводил концы с концами. Почувствовал ли он теперь освобождение от всех своих обязательств? Поняла ли Козима, что ее счастье с Вагнером отныне находится в ее руках? Сама того не сознавая, Минна лишь фактом своего существования находилась по одну сторону баррикад с Хансом фон Бюловом, оставшимся с ее смертью в меньшинстве. Любовный «четырехугольник» распался: препятствием для неизбежной развязки оставались пока лишь католический брак четы фон Бюлов, не предусматривающий разводов, и придворная служба Ханса, требующая соблюдения определенных моральных правил. 26 января Вагнер писал: «Мера моих страданий переполнена. Природа предназначила меня творить и создавать все новые и новые художественные образы среди тихой жизни, ограждаемой любящим человеком. А между тем мне приходилось идти такими неверными, фальшивыми путями, что могу взирать на мир только с улыбкой, которая должна казаться безумной… Моя бедная жена погибла от того, что она от природы не была рождена для борьбы… О, теперь можно ей завидовать: борьба прекратилась для нее без всякой боли! Когда же, когда обрету и я свой покой?..»

Значат ли эти слова, что Вагнер до сих пор не верил в то, что для него еще возможна «тихая жизнь, ограждаемая любящим человеком»? Другими словами, что счастье с Козимой еще ждет его впереди? Во всяком случае, сама Козима в это верила безоговорочно и боролась до конца. В конце марта она, отбросив все условности и «договоренности о соблюдении приличий», одна приехала к Вагнеру, уже снявшему к тому времени квартиру в Женеве. После «баварского скандала», после нападок прессы, после обвинения чуть ли не во всех преступлениях против морали и наконец после невыносимой для обоих вынужденной разлуки влюбленные воспринимали встречу друг с другом как подарок небес. Они отправились в романтическое путешествие по Швейцарии, посетив Лозанну, Берн, Люцерн. Идиллически красивый пригород последнего - Трибшен – особенно привлек их внимание. 30 марта, гуляя по Трибшену, они облюбовали одиноко стоящую среди парка старинную виллу. Идея снять ее пришла к Вагнеру и Козиме одновременно. Козима утверждала, что Рихарду здесь будет удобно и спокойно работать, а она обязательно приедет к нему, как только представится очередная возможность. Пока же ей необходимо вновь уехать в Мюнхен, к мужу и детям, чтобы не возник новый виток скандала. К тому же она решила откровенно поговорить с Хансом, так как более была не в состоянии жить в атмосфере обмана. После отъезда Козимы Вагнер еще раз посетил Трибшен и снял приглянувшуюся виллу, интуитивно чувствуя, что этому дому предстоит стать его новым убежищем. И самое главное - он наконец поверил, что именно здесь вскоре обретет настоящую семью. Уже 12 мая в Трибшен вновь приехала Козима. На этот раз вместе с дочерьми Даниэлой, Бландиной и малышкой Изольдой – радостью своего отца. В окружении родных людей и прекрасной швейцарской природы Вагнер был счастлив как никогда прежде.

Тем временем 6 июня 1866 года Ханс фон Бюлов подал Людвигу II прошение об отставке с поста королевского капельмейстера. Находиться на официальной службе, не имея безупречной репутации, было неслыханной дерзостью. В католической Баварии, при католическом королевском дворе никто не разрешил бы ему развод с Козимой, которая, кстати, и сама была католичкой. А значит, оставаясь в Баварии, вновь пришлось бы изворачиваться, соблюдать видимость приличий и бесконечно врать общественности, прекрасно знающей правду. Это было бессмысленно. Ханс разрывался между долгом служения высокому искусству и собственными чувствами, с которыми, похоже, никто не собирался считаться. Кроме того, после откровенного объяснения с Козимой и ее отъезда к Вагнеру Ханс понял, что для него будет лучше уехать из мест, слишком болезненно напоминающих ему о его позоре и предательстве самых близких людей. Король холодно принял эту отставку. Бюлов собрался уехать в Базель и заняться там преподавательской деятельностью, но предварительно решил сам съездить в Трибшен, чтобы нанести визит Вагнеру и расставить все точки над «i». 10 июня между ними состоялся серьезный разговор. И, чтобы не давать дальнейшую пищу сплетням, Вагнер снова, как это уже было перед Людвигом II, призвал «ложь во спасение» и написал открытое письмо для публикации в прессе, в котором защищал Козиму от всех «клеветнических нападок». После чего уже в который раз во имя пресловутого соблюдения внешних приличий чета фон Бюлов вместе с детьми покинула Трибшен и вновь вернулась в Мюнхен для улаживания последних неотложных дел перед отъездом Ханса в Базель. Воспользовавшись тем, что военный конфликт – Австро-прусская война – отвлек внимание мюнхенской публики от перипетий взаимоотношений между Вагнером и семейством фон Бюлов, Козима решила попытаться сама наконец разрубить этот гордиев узел. Во имя чего продолжать мучить себя, мужа и возлюбленного? Все уже и так решено. Обратной дороги нет. Жить с Хансом она не будет. А общественное мнение? Нет ничего более продажного и ничтожного, чем мнение бездушной и ханжеской толпы.

15 сентября Ханс уехал в Базель один. И 28 сентября Козима фон Бюлов уже в который раз демонстративно переехала в Трибшен к Вагнеру и стала ожидать того момента, когда она, наконец, сможет гордо называть себя Козимой Вагнер. Тем более что в это время она находилась на четвертом месяце беременности, и не было сомнений, что отец этого ребенка – Рихард. Осень и два месяца зимы прошли в счастливом и тревожном ожидании. 17 февраля 1867 года в Трибшене Козима родила свою четвертую дочь – второго ребенка Вагнера. Все последнее время композитор усиленно работал над «Нюрнбергскими мейстерзингерами». Искусство и любовь слились для Вагнера воедино. Девочка получила имя Ева – в честь красавицы Евы Погнер, героини «Мейстерзингеров». Остаток зимы и весну Рихард и Козима наслаждались покоем и семейным счастьем в Трибшене. Он работал, диктовал мемуары; она занималась детьми и вела домашнее хозяйство. Время летело незаметно. С отъездом Вагнера из Баварии антивагнеровские настроения среди мюнхенской публики постепенно улеглись, и постановки его произведений перестали представлять собой угрозу публичного скандала и бунта. Более того, мюнхенцы внезапно возгордились, что являются современниками великого композитора, и пожелали видеть его творения на сцене родного города. 5 апреля 1867 года Вагнер приехал в Мюнхен для аудиенции у Людвига II. Он убеждал короля, что есть только один человек, способный наилучшим образом поставить в Мюнхене его произведения. И этот человек – Ханс фон Бюлов, «вагнеровский идеальный дирижер», как называл его сам Вагнер. Людвиг не мог не понимать, что Бюлов действительно является одним из лучших дирижеров своего времени и может составить гордость баварского театрального искусства.

Семейный «вагнеровско-бюловский» скандал уже был отодвинут на второй план; о нем достаточно подзабыли. Поэтому Хансу фон Бюлову отныне возвращался пост королевского капельмейстера. И более того – он назначался руководителем открывшейся в Мюнхене Королевской музыкальной школы. Вагнер поспешил в Базель, чтобы лично сообщить об этом Хансу. По крайней мере, на людях оба делали вид, что их интересует одно лишь искусство, а взаимоотношения носят по-прежнему дружеско-деловой характер. Вскоре фон Бюлов прибыл в Мюнхен и заступил на старую и новую должности. Козиме вновь пришлось, несмотря на принятые ею ранее решения, вернуться к мужу, чтобы не подрывать ненужными сплетнями великое театральное предприятие. В течение 1867-1868 годов на мюнхенской сцене прошел целый ряд вагнеровских постановок. Надо отдать должное мужеству и таланту Ханса фон Бюлова: ради торжества искусства он был способен забывать причиненную ему боль и с полной самоотдачей выкладывался как на репетициях, так и на самих спектаклях. Во многом успех, сопутствовавший на этот раз Вагнеру в Мюнхене, являлся заслугой и Ханса фон Бюлова.

16 ноября 1868 года, не дожидаясь официального развода, Козима приняла решение окончательно переехать к Вагнеру в Трибшен. Она вновь ожидала ребенка. Рождество и новый 1869 год они встретили в атмосфере любви и надежды на будущее. 6 июня 1869 года свершилось величайшее событие в жизни Вагнера – у него родился долгожданный сын, названный именем героя Зигфрида. С рождением сына в Трибшене наступили поистине счастливые дни. Летом следующего года в Трибшен пришло известие о расторжении брака Ханса и Козимы. 25 августа (день рождения царственного покровителя Людвига II) 1870 года в Люцерне состоялось бракосочетание Рихарда и Козимы. Лист на свадьбу не приехал: он вообще порвал всяческие отношения не только с Вагнером, но и с дочерью. Об их свадьбе он знал лишь из газет…

В 1872 году Вагнер написал Листу теплое и трогательное приглашение приехать в Байрейт на закладку первого камня вагнеровского театра: «Козима утверждает, что ты не приедешь, даже если я тебя позову. Выходит, нам, так много перенесшим, придется пережить и это! Но все же я зову тебя. И ты знаешь, что значит, если я говорю тебе: приди! Ты вошел в мою жизнь как величайший человек, к которому я когда-либо обращался с дружескими словами. Ты оторвался от меня, быть может, потому, что меньше верил в меня, чем я в тебя… Ты первый облагородил меня своей любовью. Теперь с той, которая стала моей женой, я готовлюсь к другой, более возвышенной жизни и смогу осуществить то, что был бы не в силах выполнить один…».

Лист не приехал. Однако в ответном письме написал: «Мой благородный, любимый друг! Не нахожу слов, чтобы поблагодарить тебя за твое письмо, которое глубоко потрясло меня. Но я горячо надеюсь, что разделяющие нас, держащие меня вдали от вас тени и обстоятельства исчезнут, и вскоре мы увидимся…» В октябре 1872 года Лист посетил Козиму и Вагнера. С момента этой встречи их родственная, во всех смыслах этого слова, дружба уже не прерывалась никогда. Лист признавался: «Козима превосходит саму себя. Пусть ее осуждают или проклинают другие; для меня она остается великой душой… И она до удивления моя дочь».

13 февраля 1883 года Вагнер начал писать статью под названием «О женственном и человеческом». Последним предложением в этой незаконченной работе стала фраза: «Любовь-трагизм». Сердечный приступ прервал его труд. Козима, находившаяся в это время в соседней комнате и игравшая на фортепьяно «Хвалу слезам» Франца Шуберта, услышав шум, вбежала к Рихарду, но спасти его было уже нельзя. Вагнер умер от инфаркта на руках любимой женщины, как и предсказывал еще в 1878 году. Русский художник и друг семьи Павел Васильевич Жуковский вспоминал: «Она была наедине с ним весь первый день и первую ночь. Затем доктору удалось проводить ее в другую комнату. С тех пор я больше не видел ее и не увижу более...»

После смерти мужа Козима Вагнер, пережившая Рихарда на 37 лет, занималась его наследием: воспитывала детей, внуков и руководила театром в Байрейте, построенным по замыслу Рихарда. Одно время Козима выступала в роли антрепренера, финансового директора и режиссера и, несмотря на скептическое отношение общественности, устраивала довольно успешные постановки. Говорят, вдова Вагнера легко могла нанять для этого специально обученных и опытных людей, но не делала этого, поскольку хотела посвятить себя затее покойного мужа. Жуковский писал: «Так как ее самое страстное желание умереть вместе с Рихардом не осуществилось, то по меньшей мере она будет мертва для всех остальных и станет вести жизнь, которая кажется единственно возможной, жизнь монахини».

Мария Залесская, журнал «Gala - Биография», №12 (73), декабрь 2010.

http://www.liveinternet.ru/users/sonya_pictures/post191688518/

Мнение психолога Александра Журавлева: «…Лист не торопился признавать своих детей. И, честно говоря, у меня лично есть большие сомнения по поводу того, насколько вообще в здоровой атмосфере они росли, с точки зрения их статуса – незаконнорожденные дети. Лист, при всем том, что это был человек практически, наверное, всемогущий, тем не менее, дистанцию между собой и своими детьми установил. Но дети, безусловно, любили его, и любили как постамент – это был тот отец-Дед Мороз, который всегда присутствует как миф. В воспитании Козимы и в ее жизни, мы увидим, есть масса очень интересных противоречий. При том, что это был человек с очевидными и очень основательными семейными ценностями – человек, который желал иметь семью, человек, который всегда хотел рожать детей, человек, который всегда хотел служить – обладал при всем этом высочайшей самооценкой, завышенной самооценкой, и, конечно, был раздираем массой комплексов…»